Три цвета крови - Страница 49

— Очень слабые сигналы, — доложил он старшему, — это от керамических ваз.

Там есть элементы бронзы. От них и сигнал. Для взрывчатки сигнал слишком слаб.

— Проверь еще раз, — подошел к столу старший.

Сотрудник добросовестно прошел мимо стола еще раз.

— Все в порядке, — улыбнулся он, — сигналов почти нет. Но я могу убрать и вазы, чтобы проверить еще раз.

— Подождите, — вмешался Кязим, — мы можем снять эти украшения, они съемные. — Он подошел к одной из ваз, отодвинул цветы и, отстегнув какую-то защелку, достал бронзовую полосу. Отпустил цветы.

— Проверьте, — предложил он. Сотрудник провел металлоискателем:

— Все чисто, никаких сигналов.

— Спасибо, — кивнул старший группы, — можете надеть эти побрякушки.

Тагиев дождался, когда сотрудники охраны отошли в сторону, и строго спросил у Кязима:

— Ты чего вмешиваешься в разговор? Очень умный стал, да? Я тебя быстро выгоню отсюда. Решил показать, какой ты деловой, все умеющий?

Кязим молчал, опустив голову. Строгий директор отошел от метрдотеля, и Кязим поспешил на кухню, где стоял телефон. Набрал номер.

— Кязим, сегодня вечером я буду занят, к вам зайти не смогу… Да, если меня будут спрашивать, скажите, что я приду к вам завтра.

Через сорок минут к Фархад-муэллиму, действительно приходившемуся дядей Кязима, позвонил Энвер. Он хотел узнать про своего родственника и словно невзначай спросил, не обещал ли он прийти.

— Обещал, обещал, — ворчливо сказал старик, — но у него опять дела.

Сказал, придет завтра.

— Он подтвердил, — кладя трубку, сказал Энвер, глядя на стоявших перед ним людей, — у него все готово.

— Тогда начинаем, — распорядился Груодис, — Мирослав и Никита, переоденетесь только в гараже. Не хватает еще, чтобы кто-нибудь увидел вас в милицейской форме. Энвер, все зависит от твоей точности. Ровно в назначенное время останови автомобиль.

— Я помню, — кивнул турок.

— Ну, кажется, все — вздохнул Груодис, — действуем, как договорились.

Главное, четкость и дисциплина.

— Будьте осторожны, — напомнил Энвер, — они арестовали Самедова. Значит, обо всем знают.

— Мой любезный Энвер, — вздохнул с улыбкой Груодис, — я никогда никого не посвящаю в свои планы. Но ради такого случая я все объясню. Дело в том, что Самедова и должны были арестовать. Мы подставили его осведомителям службы безопасности, чтобы вывести правоохранительные органы на ложный след. Ни Самедов, ни арестованный в Тбилиси Мачаишвили даже не слышали обо мне. И тем более не знают ничего о реальных планах нашей группы. Пока контрразведчики занимались нашей подставкой, у них не было времени заниматься поисками нашей группы. А значит, мы достигли своей цели. Два дурачка сыграли роль громоотвода, а за оставшиеся два-три часа уже ничего нельзя сделать. Можно в лучшем случае убить на допросе Самедова, который так ничего и не скажет. Просто потому, что ничего не знает. Энвер покачал головой.

— Вы дьявол, — сказал он восхищенно.

— Нет, — очень серьезно ответил Груодис, — просто я человек, потерявший своего бога.

Глава 23

— Мы опаздываем, — нетерпеливо напомнил Гамид Убатлы, поглядывая на стрелки часов. Несколько часов назад ему позвонили и сообщили, что банкет переносится на один час вперед. Пришлось бросать все свои дела, чтобы успеть на этот прием. Да еще и телефон перестал работать. Хорошо, что он успел предупредить от соседей своего водителя.

— Сейчас иду, — раздраженно ответила жена, в последний раз оглядывая свое платье.

— Осталось двадцать минут, — закричал он, уже облачившись в костюм, — мы можем просто не успеть. Нас не пустят. Ты ведь понимаешь, какая там будет охрана?!

— Не сходи с ума, — жена все-таки нервничала, — если тебя первый раз в жизни пригласили на такой прием, то это не значит, что ты должен потерять рассудок. Я не виновата, что они переносят все время научало банкета.

— Почему в первый? — Эти слова его задели, и он обиделся. — Я все-таки депутат, председатель постоянной комиссии. Меня обязаны приглашать.

— Ладно, — отмахнулась жена. Она знала, как он вымаливал этот пропуск у спикера парламента. На этот вечер приглашали даже не всех министров.

Писатель Гамид Убатлы чрезвычайно высоко ценил самого себя в литературе.

Написав за всю свою жизнь не больше двух полных книг, он варьировал свои рассказы и повести, критические статьи и газетные публикации, печатаясь в различных издательствах бывшего Советского Союза.

Самомнение его было настолько высоко, что когда в одной из хвалебных статей его драму «Жизнь и счастье» назвали продолжением шекспировских традиций, он искренне обиделся. В конце концов, Шекспир был только драматургом, пусть и гениальным. А он, Гамид Убатлы, еще и прозаик, и критик, и ученый, и публицист.

«Нельзя сравнивать двух таких разных людей», — гневно говорил он, пеняя главному редактору газеты.

В разное время он занимал руководящие посты в писательских союзах, и поэтому все привыкли видеть его в традиционных президиумах на всякого рода собраниях и конференциях. Он имел средний рост, но от собственной значимости и осознания своего места в мировой литературе всегда хотел казаться выше, чем был на самом деле. Густые усы и седая характерная шевелюра, делали его похожим на героев средневековых сказок. При всех режимах он благополучно существовал, как и подобает «истинному таланту». При коммунистах был членом Центрального Комитета и комитета по Государственным премиям. При демократах гневно обличал коммунистов, вступив в одну из образовавшихся «демократических» партий. После новой смены декораций с тем же усердием обличал демократов. Словом, это был Гражданин на все времена.